РЫБЬЯ ЛЮБОВЬ (FISHY LOVE)

Как э́то ни стра́нно (however strange) но еди́нственный кара́сь, живу́щий в пру́де близ да́чи генера́ла Панталы́кина (but the only carp living in the pond near general Pantalykin’s dacha) , влюби́лся по са́мые у́ши в да́чницу Со́ню Ма́мочкину (fell in love up to his ears with the dacha resident Sonya Mamochkina). Впро́чем, что же тут стра́нного (however, what is so strange about it)? Влюби́лся же ле́рмонтовский Де́мон в Тама́ру (Lermontov’s Daemon fell in love with Tamara), а ле́бедь в Ле́ду (and a Swan with Leda), и ра́зве не случа́ется , что канцеляри́сты влюбля́ются в дочере́й cвои́х нача́льников (and does it not happen that clerks fall in love with the daughters of their superiors)?

Как э́то ни стра́нно но еди́нственный кара́сь, живу́щий в пру́де близ да́чи генера́ла Панталы́кина, влюби́лся по са́мые у́ши в да́чницу Со́ню Ма́мочкину. Впро́чем, что же тут стра́нного? Влюби́лся же ле́рмонтовский Де́мон в Тама́ру, и ра́зве не случа́ется , что канцеляри́сты влюбля́ются в дочере́й cвои́х нача́льников? 

Ка́ждое у́тро Со́ня Ма́мочкина приходи́ла со свое́й тётей ку́паться (every morning Sonya Mamochkina and her aunt came down to bath). Влюблённый кара́сь пла́вал у са́мого бе́рега и наблюда́л (the amorous carp would swim right next to the bank and watch). От бли́зкого сосе́дства с лите́йным "Кра́нделя сыновья́" вода́ в пру́де давно́ уже́ ста́ла кори́чневой (because of the close proximity of the foundry Crandel’s Sons the water in the pond has long become brown; сосед - neighbor), но тем не ме́нее карасю́ всё бы́ло ви́дно (but nevertheless everything was visible to the carp).

 Ка́ждое у́тро Со́ня Ма́мочкина приходи́ла со свое́й тётей ку́паться. Влюблённый кара́сь пла́вал у са́мого бе́рега и наблюда́л. От бли́зкого сосе́дства с лите́йным "Кра́нделя сыновья́" вода́ в пру́де давно́ уже́ ста́ла кори́чневой, но тем не ме́нее карасю́ всё бы́ло ви́дно.

 Он ви́дел, как по голубо́му не́бу носи́лись бе́лые облака́ и пти́цы (he would see how white clouds and birds were wafting in the blue sky), как разоблача́лись да́чницы (how summer resident women were disrobing), как из-за прибре́жных кусто́в погля́дывали на них молоды́е лю́ди (how from over waterside bushes young men were stealing glances at them), как по́лная тётя, пре́жде чем войти́ в во́ду, мину́т пять сиде́ла на ка́мне (how the stout aunt, before entering water, would sit on a rock for about five minutes) и, самодово́льно погла́живая себя́, говори́ла (and proudly stroking herself, would say): "И в кого́ я тако́й слон уроди́лась(and who did I take after to be such an elephant; уродиться - to be born)? Да́же гляде́ть стра́шно (It’s even frightening to look)". Сняв с себя́ лёгкие оде́жды (having removed/from herself / light clothing), Со́ня с ви́згом броса́лась в во́ду (Sonya with a shriek would plunge into the water), пла́вала, пожима́лась от хо́лода (/she/ would swim, and cringe from the cold) а кара́сь, тут как тут, подплыва́л к ней (and the carp - there he is! - would swim up to her) и начина́л жа́дно целова́ть её но́жки, пле́чи, ше́ю (and start to longingly kiss her feet, shoulders, neck)...

Он ви́дел, как по голубо́му не́бу носи́лись бе́лые облака́ и пти́цы, как разоблача́лись да́чницы, как из-за прибре́жных кусто́в погля́дывали на них молоды́е лю́ди, как по́лная тётя, пре́жде чем войти́ в во́ду, мину́т пять сиде́ла на ка́мне и, самодово́льно погла́живая себя́, говори́ла: "И в кого́ я тако́й слон уроди́лась ? Да́же гляде́ть стра́шно!" Сняв с себя́ лёгкие оде́жды, Со́ня с ви́згом броса́лась в во́ду, пла́вала, пожима́лась от хо́лода а кара́сь, тут как тут, подплыва́л к ней и начина́л жа́дно целова́ть её но́жки, пле́чи, ше́ю.

Вы́купавшись, да́чницы уходи́ли домо́й пить чай со сдо́бными бу́лками (having bathed, the cottagers would go home to have tea: “to drink tea” with buns), а кара́сь одино́ко пла́вал по грома́дному пру́ду и ду́мал (and the carp would swim alone around the huge pond and think): "Коне́чно, о ша́нсах на взаи́мность не мо́жет быть и ре́чи (of course the chances for mutuality are out of the question: “there can be no talk about”). Может ли она́, така́я прекра́сная, полюби́ть меня́, карася́ (Can she, such a beautiful one, love me, a carp)? Нет, ты́сячу раз нет (no, a thousand times no)! Не обольща́й же себя́ мечта́ми, презре́нная ры́ба (don’t delude yourself with dreams, despicable fish)!

Тебе́ остаётся то́лько оди́н уде́л - смерть (for you remains only one fate - death)!

Вы́купавшись, да́чницы уходи́ли домо́й пить чай со сдо́бными бу́лками, а кара́сь одино́ко пла́вал по грома́дному пру́ду и ду́мал: "Коне́чно, о ша́нсах на взаи́мность не мо́жет быть и ре́чи. Может ли она́, така́я прекра́сная, полюби́ть меня́, карася́ Нет, ты́сячу раз нет ! Не обольща́й же себя́ мечта́ми, презре́нная ры́ба ! Тебе́ остаётся то́лько оди́н уде́л - смерть!

Но как умере́ть (but how to die)? Револьве́ров и фо́сфорных спи́чек в пру́де нет (there are no revolvers or phosphorous matches in the pond). Для на́шего бра́та, карасе́й,(for the likes of us: “for our brother” carps) возмо́жна то́лько одна́ смерть - пасть щу́ки (only one death is possible - the jaws of a pike). Но где взять щу́ку (but where to get: “to take” a pike)? Была́ тут в пру́де когда́-то одна́ щу́ка (there used to be a pike here in the pond), да и та издо́хла от ску́ки (and even that one died of boredom). О, я несча́стный (oh I am wretched )!" И, помышля́я о сме́рти (and considering death), молодо́й пессими́ст зарыва́лся в ти́ну и писа́л там дневни́к (the young pessimist would dig himself into the sludge and write a journal)...

Но как умере́ть? Револьве́ров и фо́сфорных спи́чек в пру́де нет. Для на́шего бра́та, карасе́й, возмо́жна то́лько одна́ смерть - пасть щу́ки. Но где взять щу́ку? Была́ тут в пру́де когда́-то одна́ щу́ка, да и та издо́хла от ску́ки. О, я несча́стный!" И, помышля́я о сме́рти, молодо́й пессими́ст зарыва́лся в ти́ну и писа́л там дневни́к ...

Одна́жды перед ве́чером Со́ня и её тётя сиде́ли на берегу́ пру́да и уди́ли ры́бу (once in the late afternoon: “before evening” Sonya and her aunt were sitting on the bank of the pond, fishing). Кара́сь пла́вал о́коло поплавко́в и не отрыва́л глаз от люби́мойде́вушки (the carp was swimming near the bobbers and was not taking/his/ eyes from/ his/ beloved girl)... Вдруг в мозгу́ его́, как мо́лния, сверкну́ла иде́я (suddenly in his mind, like a lightning bolt, flashed an idea). "Я умру́ от её руки́ (I will die from her hand)! -поду́мал он и ве́село заигра́л свои́ми плавника́ми (he thought and cheerfully twirlled his fins; играть - to play). - О, э́то бу́дет чу́дная, сла́дкая сме́рть (oh, this will be a wonderful sweet death)!" И, по́лный реши́мости (and full of determination), то́лько слегка́ побледне́в (having only grown pale a little), он подплы́л к крючку́ Со́ни и взял его́ в рот (he swam up to Sonya’s hook and took it in his mouth).

Одна́жды перед ве́чером Со́ня и её тётя сиде́ли на берегу́ пру́да и уди́ли ры́бу. Кара́сь пла́вал о́коло поплавко́в и не отрыва́л глаз от люби́мой де́вушки... Вдруг в мозгу́ его́, как мо́лния, сверкну́ла иде́я. "Я умру́ от её руки́! -поду́мал он и ве́село заигра́л свои́ми плавника́ми. - О, э́то бу́дет чу́дная, сла́дкая сме́рть!" И, по́лный реши́мости, то́лько слегка́ побледне́в, он подплы́л к крючку́ Со́ни и взял его́ в рот.

- Со́ня, у тебя́ клюёт! - взви́згнула тётя. - Ми́лая, у тебя́ клюёт! (Sonya you have a bite!)

- Ах! Ах! (Oh! Oh!)

Со́ня вскочи́ла и дёрнула изо все́х сил (Sonya sprang to her feet and pulled with all her might). Что́-то золоти́стое сверкну́ло в во́здухе и шлёпнулось в во́ду (something gold sparkled in the air and splashed into the water), оста́вив по́сле себя́ круги́ (leaving after itself circles).

- Сорвало́сь! - вскри́кнули о́бе да́чницы, побледне́в. - Сорвало́сь! Ах! Ми́лая! (slipped off! - cried both vacationers, having grown pale. slipped off! Oh! Dear!)

Посмотре́ли на крючо́к и уви́дели на ней ры́бью губу́ (/they/looked at the hook and saw a fish’s lip on it).

- Ах, ми́лая (ah dear), - сказа́ла тётя (said the aunt), - не ну́жно бы́ло так си́льно дерга́ть (you shouldn’t have pulled so hard = it wasn’t necessary so hard to pull). Тепе́рь бе́дная ры́бка оста́лась без губы́ (now the poor fish remained without /its/ lip)...

 - Со́ня, у тебя́ клюёт! - взви́згнула тётя. - Ми́лая, у тебя́ клюёт! - Ах! Ах!

Со́ня вскочи́ла и дёрнула изо все́х сил. Что́-то золоти́стое сверкну́ло в во́здухе и шлёпнулось в во́ду, оста́вив по́сле себя́ круги́.

- Сорвало́сь! - вскри́кнули о́бе да́чницы, побледне́в. - Сорвало́сь! Ах! Ми́лая!

 Посмотре́ли на крючо́к и уви́дели на ней ры́бью губу́.

- Ах, ми́лая, - сказа́ла тётя, - не ну́жно бы́ло так си́льно дерга́ть. Тепе́рь бе́дная ры́бка оста́лась без губы́...

 Сорва́вшись с крючка́, мой геро́й был ошеломлён (having slipped off the hook, my hero was dazed) и до́лго не понима́л, что с ним (and for a long while did not understand what was with him); пото́м же, придя́ в себя́, он простона́л (afterwards, having come back to himself, he moaned):

- Oпя́ть жить (to live again)! Oпя́ть (again)! О, насме́шка судьбы́ (oh the mockery of fate)!

 Заме́тив же, что у него́ недостаёт ни́жней че́люсти (having noticed that his lower jaw was missing), кара́сь побледне́л и ди́ко захохота́л (the carp grew pale and laughed wildly)... Он сошёл с ума́ (he went out of his mind).

́́Сорва́вшись с крючка́, мой геро́й был ошеломлён и до́лго не понима́л, что с ним; пото́м же, придя́ в себя́, он простона́л:

- Oпя́ть жить! Oпя́ть! О, насме́шка судьбы́!

 Заме́тив же, что у него́ недостаёт ни́жней че́люсти, кара́сь побледне́л и ди́ко захохота́л... Он сошёл с ума́.

́́Но я бою́сь, как бы не показа́лось стра́нным (but I’m afraid how it may seem strange), что я хочу́ заня́ть внима́ние серьёзного чита́теля (that I want to occupy the attention of a serious reader) судьбо́ю тако́го ничто́жного и неинтере́сного существа́, как кара́сь (with the fate of such an insignificant and uninteresting creature as a carp). Впро́чем, что же тут стра́нного (however, what is so strange )? Опи́сывают же да́мы в то́лстых журна́лах никому́ не ну́жных пескаре́й и ули́ток (ladies, indeed, describe in thick journals superflious: “not needed to anyone” minnows and snails) . А я подража́ю да́мам (and I am imitating ladies). Быть мо́жет да́же (it may be even), я сам да́ма и то́лько скрыва́юсь под мужски́м псевдони́мом (I myself am a lady and am only hiding under a man’s pseudonym).

Но я бою́сь, как бы не показа́лось стра́нным, что я хочу́ заня́ть внима́ние серьёзного чита́теля судьбо́ю тако́го ничто́жного и неинтере́сного существа́, как кара́сь. Впро́чем, что же тут стра́нного? Опи́сывают же да́мы в то́лстых журна́лах никому́ не ну́жных пескаре́й и ули́ток. А я подража́ю да́мам. Быть мо́жет да́же, я сам да́ма и то́лько скрыва́юсь под мужски́м псевдони́мом.

Ита́к, кара́сь сошёл с ума́ (so the carp went out of his mind). Несча́стный жив ещё до сих пор (the unfortunate one is alive still).Караси́ вообще́ лю́бят, что́бы их жа́рили в смета́не (carps generally like to be fried in sour cream), мой же геро́й лю́бит тепе́рьвся́кую смерть (my hero now likes any death). Со́ня Ма́мочкина вы́шла за́муж за содержа́теля апте́карского магази́на (Sonya Mamochkina married a pharmacist: “keeper of a drug store”), а тётя уе́хала в Ли́пецк к заму́жней сестре́ (and the aunt went to Lipetzk to /her/ married sister). В э́том нет ничего́ стра́нного (in this there is nothing strange), так как у заму́жней сестры́ ше́стеро  дете́й и все де́ти лю́бят тётю (because the married sister has six children and all the children love /their/ aunt).

 Ита́к, кара́сь сошёл с ума́. Несча́стный жив ещё до сих пор. Караси́ вообще́ лю́бят, что́бы их жа́рили в смета́не, мой же геро́й лю́бит тепе́рь вся́кую смерть. Со́ня Ма́мочкина вы́шла за́муж за содержа́теля апте́карского магази́на, а тётя уе́хала в Ли́пецк к заму́жней сестре́. В э́том нет ничего́ стра́нного, так как у заму́жней сестры́ ше́стеро дете́й и все де́ти лю́бят тётю.

́́́́́́́́́́́́́́́Но да́лее. (but going further). На лите́йном заво́де "Кранделя сыновья" служит дире́ктором инжене́р Кры́син (at the foundry “Sons of Krandel: “Krandel’s Sons” serves as director the engineer Krisin; крыса = rat). У него́ есть племя́нник Ива́н (he has a nephew Ivan), кото́рый, как изве́стно, пи́шет стихи́ и с жа́дностью печа́тает их во всех журна́лах и газе́тах (who, it is wellknown, writes poems and insatiably publishes: “prints” them in all of the magazines and newspapers). В оди́н зно́йный по́лдень молодо́й поэ́т, проходя́ ми́мо пру́да, взду́мал вы́купаться (one sultry noon the young poet, passing the pond, decided to have a bath). Он разде́лся и поле́з в пруд (he undressed and got into the pond). Безу́мный кара́сь при́нял его́ за Со́ню Ма́мочкину (the mad carp mistook him for Sonya Mamochkina), подплы́л к нему́ и не́жно поцелова́л его́ в спи́ну (swam up to him and gently kissed his back).

 Но да́лее. На лите́йном заво́де "Кранделя сыновья" служит дире́ктором инжене́р Кры́син. У него́ есть племя́нник Ива́н, кото́рый, как изве́стно, пи́шет стихи́ и с жа́дностью печа́тает их во всех журна́лах и газе́тах. В оди́н зно́йный по́лдень молодо́й поэ́т, проходя́ ми́мо пру́да, взду́мал вы́купаться. Он разде́лся и поле́з в пруд. Безу́мный кара́сь при́нял его́ за Со́ню Ма́мочкину, подплы́л к нему́ и не́жно поцелова́л его́ в спи́ну.

Э́тот поцелу́й име́л са́мые ги́бельные после́дствия (this kiss had the most disastrous consequences): кара́сь зарази́л поэ́та свои́м пессими́змом (the carp infected the poet with his pessimism). Ничего́ не подозрева́я (suspecting nothing), поэ́т вы́лез из воды́ и, ди́ко хохоча́, отпра́вился домо́й (the poet got out of the water and, laughing wildly, set off home). Че́рез не́сколько днейон пое́хал в Петербу́рг (in a few days he went to Saint Petersburg); побы́в там в реда́кциях (having visited the editorial offices) , он  зарази́л всех поэ́тов пессими́змом (he infected all the poets with pessimism), и с того́ вре́мени на́ши поэ́ты ста́ли писа́тьмра́чные, уны́лые стихи́ (and since that time our poets began to write gloomy, bleak poetry).

 Э́тот поцелу́й име́л са́мые ги́бельные после́дствия: кара́сь зарази́л поэ́та свои́м пессими́змом. Ничего́ не подозрева́я, поэ́т вы́лез из воды́ и, ди́ко хохоча́, отпра́вился домо́й. Че́рез не́сколько дней он пое́хал в Петербу́рг;  побы́в там в реда́кциях, он зарази́л всех поэ́тов пессими́змом, и с того́ вре́мени на́ши поэ́ты ста́ли писа́ть мра́чные,  уны́лые стихи́.